В той же газете 22 января появляется статья большевика А. П. Плигина, работавшего чертежником на Алтайском заводе. Он так же резко осудил карателей и отметил, что своим кровавым произволом они не запугали рабочих, а лишь вызвали с их стороны «одно негодование».
Вместе со статьей А. П. Плигина «Русь» помещает статью своего корреспондента В. Е. Владимирова под названием «В Голутвине». Он печатал свои статьи и в газете «Молва», а затем па горячим следам написал гневную книгу «Карательная экспедиция лейб-гвардии Семеновского полка». Книга быстро завоевала популяркость. Тогда же по России ходили почтовые открытки с фото- I рафиями и рисунками жертв римановской расправы.
По замечанию В. И. Ленина, кровавое событие на станции Голутвин наряду с другими быстро получило «всенародную революционную известность» .
Царские власти сурово преследовали тех, кто осмеливался говорить правду о голутвинской трагедии. В этом особенно отличался московский генерал-губернатор Ф. В. Дубасов. Он всячески дрался замести кровавые следы в Голутвине, нагло клеветал па коломенских рабочих. Властям подобострастно вторила черносотенная газета «Московские ведомости». Через день после расстрела в Голутвине газета писала, будто бы Риман и его карапильный отряд стали жертвой вооруженного нападения. В ответ на выстрелы рабочих, якобы обороняясь, «семеновцы дали несколько залпов. Были убитые и раненые. Забастовщики и рабочие бросились бежать, унося убитых и раненых».
Как после 9 января официальные круги распространяли нелепую басню о самообороне солдат у Зимнего дворца, так и после трагедии в Голутвине 18 декабря они повторяли такой же вымысел.
Трудно сказать, почему И. А. Козлов на трех страницах своих мемуаров рисует картину сражения коломенских рабочих с семеновцами па баррикадах у станции Голутвин. Ничего подобного не было: ни баррикад, ни стрельбы в семеновцев. Все было гораздо проще и ужаснее. Каратели нагрянули неожиданно. Они врасплох застали вожаков рабочих, произвели массовые аресты и учинили кровавую расправу. Если бы рабочие заранее знали о прибытии семеновцев, то прежде всего они предприняли бы меры предосторожности и ни в коем случае не стали бы вступать в открытый бой с превосходящим по военной силе врагом. Как сообщалось в газете «Русь» от 22 января (4 февраля) 1906 года, семеновцы после говорили: «Хорошо, что у вас на станции никто не выстрелил, а то бы мы камня на камне не оставили». И этому нельзя не верить.
Власти, намеренно искажая суть голутвинских событий, жестоко мстили семьям расстрелянных. Их семьи «остались в горе, нужде, без всяких средств к существованию», — пишет В. Е. Владимиров. Семья Д. А. Зайцева, состоявшая из шести ребят мал мала меньше, «находится в нищете и голодает». Вдова В. С. Дорфа «с двумя ребятами была выброшена из заводской квартиры и ютилась в подвале в одной маленькой комнатушке».
Большевики окружили заботой и вниманием осиротевшие семьи. Они находили для них теплые слова утешения, оказывали им материальную помощь. Средства добывались путем распространения среди населения подписных листов пожертвования. Один из таких листов оказался даже в 36 верстах от завода — в селе Луховицы в чайной И. Г. Корнеева.
Владелец ее был связан с большевиками и сам собирал деньги « пользу борцов, павших за свободу на станции Голутвин.
Царизм кровавым террором хотел надолго посеять страх и растерянность в рядах рабочих, сделать их рабски послушными властям, но достиг совершенно иных результатов.